Знам, че трябва да се преведе, но нямах време...
«Русский репортер» №17(17) / 27 сентября 2007
Где будет война? [ 10 ]
Евгений Сатановский (президент Института Ближнего Востока)
В ближайшие пять — пятнадцать лет в разных регионах мира ожидается переход существующих противоречий в горячую фазу: где-то в форме межгосударственных конфликтов, а где-то — гражданских войн. Причины могут быть разными, но мирных путей разрешения проблем никто пока не ищет
Фото: Alvaro Ybarra Zavala/Agence vu/Fotolink
Племена и конфессии
Африканский континент в ближайшее время могут охватить наиболее ожесточенные военные действия. Не Северную Африку, относящуюся скорее к Ближнему Востоку, а «черную», включающую, разумеется, Африканский Рог. Регион уже сегодня спокойным назвать трудно, но завтра здесь будут вестись войны гигантских масштабов. Пока пристального внимания «цивилизованного мира» эта территория не ощущает, хотя уже сегодня уровень жестокости и насилия здесь ничуть не меньше, чем в Европе времен Второй мировой войны. Идет варварский геноцид, счет убитых гражданских лиц идет на миллионы. Интенсивность конфликтов чрезвычайно велика, а насыщенность региона оружием максимальна.
Везде южнее Сахары происходят столкновения. Одна из основных причин конфликтов — религиозная нетерпимость, противостояние традиционных культов исламу и христианству. Такая ситуация характерна и для Эфиопии — в первую очередь на сомалийской границе, и для распадающегося Судана. Интенсивность столк*новений в Нигерии еще не вышла на тот уровень, который позволяет говорить о гражданской войне, но в боевых действиях там принимают участие миллионы человек. Традиционная зона бедствия — Либерия и Сьерра-Леоне. Религиозные и межплеменные конфликты, подобные взаимной резне хуту и тутси, дестабилизируют Конго, малые страны Центральной Африки и полосы Африканских Великих озер. Под огнем живет значительная часть населения Чада и Центральноафриканской Республики. На севере Кении развернули вооруженную борьбу сепаратисты, дополнительно дестабилизируют обстановку располагающиеся там лагеря «Аль-Каиды».
Более или менее спокоен юг континента, хотя Южно-Африканская Республика чудовищно криминализирована, и отток белого населения из нее продолжается. Как долго сохранится там относительно устойчивая ситуация, сказать трудно — в стране громадное количество беженцев из соседних государств и катастрофический уровень распространенности СПИДа. За ЮАР, видимо, можно быть спокойными до той поры, пока она не проела ресурсы, накопленные за время апартеида — он был, конечно, явлением чрезвычайно негативным, но, похоже, не хуже сегодняшнего положения дел. Раскол в обществе по линии белые — черные сменился трайбализмом (культурно-бытовая, культовая и общест*венно-политическая племенная обособленность. — «РР») и конфликтами между зулусами, коса или матабеле. Тема расизма в ЮАР по-но*вому актуальна.
Спокойно в ближайшее время будет в авторитарной Намибии и этнически однородной Ботсване. А вот Родезия — ныне Зимбабве — постепенно превращается в зону грандиозной катастрофы: не очень понятно, что делают люди, которые там правят, и чем все кончится для этой территории.
Ангола — единственная страна на африканском континенте, в которой была остановлена гражданская война. Правительству удалось победить повстанческие племенные группировки. Не секрет, что оно получило такую возможность благодаря поставкам российской военной техники, в связи с которыми в прессе не раз всплывало имя известного израильско-российского бизнесмена Аркадия Гайдамака. Но это — исключение: на каждую африканскую страну своего Гайдамака не найти.
Прогнозировать конфликты на Черном континенте можно, исходя не только из межконфессиональных и межплеменных противоречий. Очень велико также влияние «ресурсного» фактора, связанного со спросом на сырье на внешних рынках. За спиной местных лидеров стоят, как правило, американцы, бельгийцы, китайцы, англичане, французы.
Вода и территории
Еще одним источником конфликтов в Африке является опустынивание. Суданские кочевники, отступая перед песками Сахары, гонят скот на территорию, населенную оседлыми жителями. Земледельцы справедливо негодуют, когда их урожай вытаптывается и поедается скотом бедуинов. Но конфликт приобретает характер еще и расового и межконфессионального, ведь земледельцы в основном негры, исповедующие христианство (либо с недавних пор, либо еще со времен Эфиопской империи, где христианство было главной религией), а кочевники — арабы или арабизированные чернокожие — мусульмане. Немало среди оседлого населения и язычников — тех, кто верит в духов предков и поклоняется животным, а согласно догмам ортодоксального ислама такие язычники должны быть обращены в веру пророка или уничтожены. ООН в данном случае бессильна, поскольку не способна остановить пустыню, то есть устранить первопричину конфликта. Прогноз на ближайшие пять-десять лет для этого региона — катастрофа: миллионы погибших, расширение очагов войны, распад ряда государств, включая Судан, усиление анархии на территории таких стран, как Сомали.
В Северной Африке, которая является частью Ближнего Востока, спокойно будет лишь до тех пор, пока у власти остаются прежние лидеры. Но в Ливии, Алжире, Египте власть в руках уже достаточно пожилых людей, с их уходом в этих странах неизбежно усилятся исламисты. Если бы это были такие исламские фундаменталис*ты, как в Турции, мир мог бы не опасаться угрозы исламского терроризма. Но поскольку к власти будут рваться радикалы, все может быть гораздо хуже. На проблему растущего исламизма накладывается также проблема нехватки воды. Даже протянувшийся вдоль Нила Египет испытывает трудности с чистой питьевой водой. В Старом Каире воду нужно добывать, потому что на двухмиллионный Фустат нет ни одной водоразборной колонки. Брать же без последствий для здоровья воду из Нила, в который сливаются отходы всех мыслимых форм жизнедеятельности и производства, невозможно. Сам по себе Нил, точнее, расположенные на нем гидроузлы, — потенциальная причина военных конфликтов. Египет зависит от стран, расположенных выше по течению, — Судана, Эфиопии — и малых стран в районе Африканских Великих озер. При президенте Насере под чрезвычайно жестким давлением заключались соглашения, по которым только египетские инженеры могли строить гидроузлы в Эфиопии и Судане. Но сегодня прежние договоренности уже не работают, а козыри — отнюдь не у египетских властей.
Боевики Хамас на учениях в Газе :: Reuters
Отсутствие воды гораздо хуже отсутствия нефти. Сегодня критическая ситуация с водой сложилась и на Ближнем Востоке, и в тропических зонах — в Юго-Восточной Азии и Африке, не говоря уже о таких расположенных в пустынях и полупустынях странах, как Пакистан. Средний объем расхода воды по миру — 1000 кубометров на человека в год, а в Пакистане — пока 1250, но незагрязненная промышленно-бытовыми стоками вода, которую можно пить, — уже дефицит. Сегодня на планете более двух миллиардов человек испытывают нехватку воды. Из них более миллиарда живут в условиях ее жесточайшего дефицита. Для жителей богатых стран — Катара, Объединенных Арабских Эмиратов,
Сау*довской Аравии, Султаната Оман, Кувейта — власти запускают опреснительные заводы: в Омане такой завод соорудили израильтяне, а наша страна сейчас предлагает построить подобный в Эмиратах. Несмотря на это, места, где существует проблема водного дефицита, — уже не отдельные точки на карте, а обширные территории, густо населенные людьми.
Из-за нехватки чистой воды можно прогнозировать, в частности, конфликт между Йеменом и Саудовской Аравией. Йемен уже испытывает недостаток воды, а население там растет опережающими темпами по сравнению с Саудовской Аравией. Через 10–15 лет людей в Йемене будет больше, чем в Саудовской Аравии, при этом уже сегодня даже на севере, в горах, достаточного количества воды нет. Люди вынуждены покупать ее по очень высокой цене. При этом Саудовская Аравия после 1973 года, с приходом в ее бюджет сотен миллиардов нефтедолларов, стала еще и одним из экспортеров зерна, хотя климат там вовсе не способствует выращиванию там пшеницы. Просто гигантские подземные запасы пресной воды, которые существуют в этой стране, выкачиваются и расходуются на амбициозные и чудовищные энерго— и водозатратные проекты. Так что межгосударственный «водный» конфликт может возникнуть очень скоро. А через десять-пятнадцать лет — наверняка.
Конфликты вокруг водных ресурсов — между Турцией и Сирией, Турцией и Ираком, Ираком и Ираном — придется как-то разрешать, и, скорее всего, они делать это будут военным путем. Очень сложный узел проблем — в Израиле и Палестине, где водный дефицит касается обеих территорий. При этом Израиль относится к числу энергосберегающих стран, являясь единственным из государств региона — за исключением нефтедобывающих монархий Персидского залива, — где высокие технологии работают на энергосбережение. В Израиле применяется капельное орошение, существуют очень жесткие штрафы за загрязнение источников. В Палестине же отношение к водным ресурсам абсолютно варварское. В Газе, например, скважины строились бесконтрольно, и водные слои были выкачаны до такой степени, что в них пошла морская вода. После этого о пресной воде можно было забыть. Но винить себя в катастрофах такого рода не принято — виноват всегда сосед.
Вряд ли обойдется без применения силы в Турции, которая еще недавно была избыточно богата водными ресурсами. Но уже в этом году, учитывая изменения климата, наступил вод*ный голод в Анкаре! И теперь Турции нужен свой «поворот рек», чтобы столица имела запасы воды, необходимые для ее жизнедеятельности в привычном режиме. В течение пятнадцати лет будет пройдена условная черта, после которой на Ближнем Востоке может начаться не одна, а несколько «водных войн».
Но в этом регионе вероятны конфликты не только из-за воды. Набирает силу политический радикальный исламизм, который пробует «на зубок» и традиционные монархии, и власть авторитарных государств. В 80−е годы, после иранской революции, попытка исламистов поднять голос в Сирии была жестко подавлена. В Египте Насер с момента прихода к власти казнил «братьев-мусульман». Однако эксперименты с демократией на Ближнем Востоке приводят к тому, что все больше мест в парламентах и в муниципальных органах власти получают исламские оппозиционеры. В 1992 году так случилось в Алжире, после чего там разразилась гражданская война. Армия выбила исламистов из власти, но война идет до сих пор. В Марокко из ничтожной фракции в парламенте исламисты сегодня превратились во вторую по численности партию, лишь немного отстав от правящей.
Еще одна причина военных конфликтов — изменение границ. На Ближнем Востоке продолжается передел территорий. Независимый Курдистан в Ираке уже реальность. После 1991 года, когда Саддам был разгромлен в Кувейте, курды, преодолев внутренние конфликты, фактически построили собственное государство. Война идет и на турецкой территории: десятки тысяч курдских боевиков сражаются с десятками тысяч турецких военнослужащих. И конфликт этот грозит разрастись, если иракский Курдистан не будет обустроен в соответствии с жесткими договоренностями с турецким генералитетом, предотвращающими распространение курдского сепаратизма на территорию Турции.
Очень вероятны военные конфликты вокруг Ирана, поскольку тот, расширяя сферы своего влияния, становится региональной сверхдержавой. В Иране помнят, что Персия была великой империей в те времена, когда арабы жили племенами где-то на юге и о них никто, кроме пророка Мухаммеда, не вспоминал. Это чувство персидского национализма живо и сильно недооценивается сегодня. Иран расширяет сферы своего влияния не только на шиитов, но и на весь мир радикального ислама, и, безусловно, будет конфликтовать с Израилем, воевать с США, спорить с европейцами, причем война начнется не через пять-десять лет, а, возможно, уже в течение ближайшего года. В руководстве страны многие не хотят столкновения с Западом, но не боятся его. Если же агрессия начнется с Запада, то даже те, кто не ходит в мечеть, будут готовы сплотиться вокруг руководства и стражей исламской революции и защищать свою страну.
При этом вероятна ситуация, когда Израилю придется воевать не только с Ираном, но и с Сирией. К этому его подталкивают США, которые ведут на Ближнем Востоке собственную жесткую игру, не очень учитывающую израильские интересы. А Сирию подталкивает Иран, который говорит громкие слова об агрессии Израиля, одновременно угрожая стереть его с лица земли.
Несмотря на разгром исламистов в палестинских лагерях беженцев, в Ливане возможно повторение кровопролития и не исключено втягивание страны в очередной виток гражданской войны.
Миграция этносов, гражданские и традиционные войны
Иракская эмиграция — дестабилизирующий фактор в Иордании и Сирии. Количество беженцев в этих странах уже зашкалило за два миллиона человек. А палестинское население традиционно нелояльно к иорданскому королевскому дому, хотя жена короля, королева Рания — палестинка. Но ведь и король Хуссейн был женат на палестинке, когда в 1970 году Ясир Арафат едва не уничтожил его вместе со всей династией. Сегодня палестинская элита не способна удержать палестинский люмпен ни от погромов христиан, ни от вырезания соседних палестинских кланов и племен.
Чрезвычайно опасна ситуация в Пакистане. Страна дестабилизирована: сепаратизм на севере и юге, в Пенджабе и Синде, военные конфликтуют со светской оппозицией и исламистами. Во время недавнего конфликта вокруг поста верховного судьи президент Мушарраф был вынужден отступить. Особенно сложная ситуация с исламистами. Вспомним недавние события в Красной мечети, где не обошлось без стрельбы и крови. Сегодня на территории Пакистана располагается огромное количество радикальных исламских групп, которые не подчиняются правительству. В Пакистане, как и везде в исламском мире, происходят жесткие конфликты между христианами и мусульманами, между суннитами и шиитами. На эти конфессиональные распри накладываются межнациональные столкновения, причем с тысячами жертв. Дестабилизация может привести к очередному путчу или перевороту в этой стране. В течение пяти-семи лет мы сможем увидеть в этом регионе очень серьезные изменения. Отсюда опасность грозит всему миру: существует вероятность того, что из Пакистана на «свободный рынок» попадут уже не ядерные технологии, но готовые атомные бомбы, и окажутся они в руках у тех, кто больше заплатит. Дальнейшие события непредсказуемы.
Проблема внутренних конфликтов существует и в прочных, казалось бы, государственных образованиях. На Аравийском полуострове обостряются династические проблемы. Так, в Омане султан не имеет наследников, но там уже появилось исламистское подполье, хотя еще недавно из Саудовской Аравии попасть в страну было практически невозможно. Границы размываются благодаря интернету: джихад в Сети — это уже реальность. Это позволяет вербовать сторонников вне организационных рамок и распространять влияние на любую территорию без физического присутствия вербовщиков.
Солдат Армии освобождения Судана на пепелище в деревне Тербеба :: Фото: Panos/Epsilon
Что же касается наших непосредственных соседей, очень сложна обстановка в Центральной Азии, за исключением, пожалуй, Казахстана. События в Афганистане оказывают сильное негативное влияние на Узбекистан, Киргизию и Таджикистан. Исламское движение набирает силу в Узбекистане. В Таджикистане исламисты уже стали частью власти. Киргизию сотрясают перманентные революции. Через Чуйскую долину в регион идут серьезные потоки наркотиков. Плюс сепаратизм в районе, граничащем с Китаем. При этом в самом Афганистане пуштунские племена снова переходят на сторону талибов. Учитывая, что производство героина на территории страны с начала миротворческой операции выросло в разы, можно прогнозировать новый виток афганской гражданской войны — на этот раз за денежные потоки.
Очень непростая ситуация сложилась в районе так называемого наркотреугольника — на севере Бирмы, Лаоса и Таиланда. Серьезным дестабилизирующим фактором в Индонезии, Малайзии и на Филиппинах стали сепаратисты и радикальные исламистские группы, о которых в регионе Юго-Восточной Азии еще недавно никто не слышал. В этой зоне в первую очередь можно ожидать развития внутригосударственных конфликтов. Пограничные столкновения вроде вьетнамо-китайского из-за спорных островов и нефтяного шельфа вряд ли перерастут во что-то серьезное. Главный потенциальный конфликт в долгосрочной перспективе — противостояние Тайваня и континентального Китая, однако, скорее всего, его удастся преодолеть без войны, поскольку есть показательный пример Гонконга.
Второй существенный региональный конфликт, имеющий столь же давнюю историю, как и внутрикитайский, — между Северной и Южной Кореей. Здесь все зависит от того, захочет ли авторитарный, жесткий, хорошо укреп*ленный режим Северной Кореи сдать свои позиции. При каких условиях и в обмен на что он готов это сделать? Варианты тут могут возникнуть самые неожиданные, поскольку в странах с такими режимами все изменяется только сверху и изнутри.
Проблема, которая затрагивает основную часть региона, — это прежде всего политический исламизм. Едва ли не самая конфликтная в этом смысле зона — Южные Филиппины. Индонезия с ее населением в четверть миллиарда человек, состоящим из тысячи этнических групп, племен, народов, языков, — чрезвычайно неспокойная территория. Равновесие там висит на волоске: сепаратисты провинции Ачех, папуасские партизаны, борющиеся против колонистов с Явы и Суматры на индонезийской части Новой Гвинеи, столкновения этих колонистов с даяками Калимантана, более известного в России как остров Борнео, — реальность не только сегодняшнего, но и завтрашнего дня Индонезии. В стране усиливается давление на этнических китайцев, исламисты вырезают христиан, в том числе на исконно христианском острове Амбон, и терроризируют индуистский Бали.
В Южной Азии помимо традиционного индийско-пакистанского противостояния, в первую очередь из-за Кашмира, не прекращается гражданская война между тамилами и сингалами на Шри-Ланке. Остается в «замороженном» состоянии и проблема Тибета.
Не стоит забывать и об Индии. В Мизораме и Ассаме идут локальные гражданские войны, развязанные местными сепаратистами. Не решены проблемы стомиллионного мусульманского «меньшинства». На всей территории страны продолжают тлеть этнические конфликты.
В Бангладеш ситуацию раскачивают радикальные исламисты, которые никогда не были сильны в сравнительно высокообразованной и толерантной Восточной Бенгалии. Массовые теракты в городах Бангладеш говорят о том, что и там идет борьба радикалов за власть. Именно ради захвата власти исламистские группировки провоцируют конфликты от Марокко до Бангладеш, от Филиппин до Сомали, от Северной Африки до Гвинейского залива.
На территории Латинской Америки между государствами можно ожидать войн традиционного типа. Положение обостряет растущая поляризация беднейших стран региона, таких как Аргентина, некогда процветавших, но переживших крах экономических реформ, и местных экономических «сверхдержав», успешно прошедших модернизацию: Бразилии и Чили. При этом в зоне риска находятся Боливия, Эквадор, Колумбия, Перу. Ситуацию расшатывают террористические движения, партизаны-маоисты и влиятельные наркокартели. Главная причина внутренних войн в регионе — борьба за власть. Противостояние же государств возможно из-за неурегулированных участков границ, спорных территорий, а также за доступ к морю, как в «дискуссии» Боливии с Перу и Чили.
В XX веке в Латинской Америке были и войны, и масштабные конфликты, и пограничные стычки. Сегодня к власти там пришли левые радикалы, которые неизбежно проваливая экономические и социальные реформы, начинают решать проблемы более простыми методами. А что может быть проще военного конфликта с внешним или внутренним врагом? И если смотреть на ситуацию с этой точки зрения, то Латинская Америка, безусловно — зона риска, тем более что и без того традиционно сильное стремление противостоять США здесь постоянно растет. Глобальных войн, подобных африканским или ближневосточным, на этом материке, пожалуй, не будет, но его ждут локальные войны, мощные партизанские выступления и усиление терроризма.
«Русский репортер» №17(17) / 27 сентября 2007
Где будет война? [ 10 ]
Евгений Сатановский (президент Института Ближнего Востока)
В ближайшие пять — пятнадцать лет в разных регионах мира ожидается переход существующих противоречий в горячую фазу: где-то в форме межгосударственных конфликтов, а где-то — гражданских войн. Причины могут быть разными, но мирных путей разрешения проблем никто пока не ищет
Фото: Alvaro Ybarra Zavala/Agence vu/Fotolink
Племена и конфессии
Африканский континент в ближайшее время могут охватить наиболее ожесточенные военные действия. Не Северную Африку, относящуюся скорее к Ближнему Востоку, а «черную», включающую, разумеется, Африканский Рог. Регион уже сегодня спокойным назвать трудно, но завтра здесь будут вестись войны гигантских масштабов. Пока пристального внимания «цивилизованного мира» эта территория не ощущает, хотя уже сегодня уровень жестокости и насилия здесь ничуть не меньше, чем в Европе времен Второй мировой войны. Идет варварский геноцид, счет убитых гражданских лиц идет на миллионы. Интенсивность конфликтов чрезвычайно велика, а насыщенность региона оружием максимальна.
Везде южнее Сахары происходят столкновения. Одна из основных причин конфликтов — религиозная нетерпимость, противостояние традиционных культов исламу и христианству. Такая ситуация характерна и для Эфиопии — в первую очередь на сомалийской границе, и для распадающегося Судана. Интенсивность столк*новений в Нигерии еще не вышла на тот уровень, который позволяет говорить о гражданской войне, но в боевых действиях там принимают участие миллионы человек. Традиционная зона бедствия — Либерия и Сьерра-Леоне. Религиозные и межплеменные конфликты, подобные взаимной резне хуту и тутси, дестабилизируют Конго, малые страны Центральной Африки и полосы Африканских Великих озер. Под огнем живет значительная часть населения Чада и Центральноафриканской Республики. На севере Кении развернули вооруженную борьбу сепаратисты, дополнительно дестабилизируют обстановку располагающиеся там лагеря «Аль-Каиды».
Более или менее спокоен юг континента, хотя Южно-Африканская Республика чудовищно криминализирована, и отток белого населения из нее продолжается. Как долго сохранится там относительно устойчивая ситуация, сказать трудно — в стране громадное количество беженцев из соседних государств и катастрофический уровень распространенности СПИДа. За ЮАР, видимо, можно быть спокойными до той поры, пока она не проела ресурсы, накопленные за время апартеида — он был, конечно, явлением чрезвычайно негативным, но, похоже, не хуже сегодняшнего положения дел. Раскол в обществе по линии белые — черные сменился трайбализмом (культурно-бытовая, культовая и общест*венно-политическая племенная обособленность. — «РР») и конфликтами между зулусами, коса или матабеле. Тема расизма в ЮАР по-но*вому актуальна.
Спокойно в ближайшее время будет в авторитарной Намибии и этнически однородной Ботсване. А вот Родезия — ныне Зимбабве — постепенно превращается в зону грандиозной катастрофы: не очень понятно, что делают люди, которые там правят, и чем все кончится для этой территории.
Ангола — единственная страна на африканском континенте, в которой была остановлена гражданская война. Правительству удалось победить повстанческие племенные группировки. Не секрет, что оно получило такую возможность благодаря поставкам российской военной техники, в связи с которыми в прессе не раз всплывало имя известного израильско-российского бизнесмена Аркадия Гайдамака. Но это — исключение: на каждую африканскую страну своего Гайдамака не найти.
Прогнозировать конфликты на Черном континенте можно, исходя не только из межконфессиональных и межплеменных противоречий. Очень велико также влияние «ресурсного» фактора, связанного со спросом на сырье на внешних рынках. За спиной местных лидеров стоят, как правило, американцы, бельгийцы, китайцы, англичане, французы.
Вода и территории
Еще одним источником конфликтов в Африке является опустынивание. Суданские кочевники, отступая перед песками Сахары, гонят скот на территорию, населенную оседлыми жителями. Земледельцы справедливо негодуют, когда их урожай вытаптывается и поедается скотом бедуинов. Но конфликт приобретает характер еще и расового и межконфессионального, ведь земледельцы в основном негры, исповедующие христианство (либо с недавних пор, либо еще со времен Эфиопской империи, где христианство было главной религией), а кочевники — арабы или арабизированные чернокожие — мусульмане. Немало среди оседлого населения и язычников — тех, кто верит в духов предков и поклоняется животным, а согласно догмам ортодоксального ислама такие язычники должны быть обращены в веру пророка или уничтожены. ООН в данном случае бессильна, поскольку не способна остановить пустыню, то есть устранить первопричину конфликта. Прогноз на ближайшие пять-десять лет для этого региона — катастрофа: миллионы погибших, расширение очагов войны, распад ряда государств, включая Судан, усиление анархии на территории таких стран, как Сомали.
В Северной Африке, которая является частью Ближнего Востока, спокойно будет лишь до тех пор, пока у власти остаются прежние лидеры. Но в Ливии, Алжире, Египте власть в руках уже достаточно пожилых людей, с их уходом в этих странах неизбежно усилятся исламисты. Если бы это были такие исламские фундаменталис*ты, как в Турции, мир мог бы не опасаться угрозы исламского терроризма. Но поскольку к власти будут рваться радикалы, все может быть гораздо хуже. На проблему растущего исламизма накладывается также проблема нехватки воды. Даже протянувшийся вдоль Нила Египет испытывает трудности с чистой питьевой водой. В Старом Каире воду нужно добывать, потому что на двухмиллионный Фустат нет ни одной водоразборной колонки. Брать же без последствий для здоровья воду из Нила, в который сливаются отходы всех мыслимых форм жизнедеятельности и производства, невозможно. Сам по себе Нил, точнее, расположенные на нем гидроузлы, — потенциальная причина военных конфликтов. Египет зависит от стран, расположенных выше по течению, — Судана, Эфиопии — и малых стран в районе Африканских Великих озер. При президенте Насере под чрезвычайно жестким давлением заключались соглашения, по которым только египетские инженеры могли строить гидроузлы в Эфиопии и Судане. Но сегодня прежние договоренности уже не работают, а козыри — отнюдь не у египетских властей.
Боевики Хамас на учениях в Газе :: Reuters
Отсутствие воды гораздо хуже отсутствия нефти. Сегодня критическая ситуация с водой сложилась и на Ближнем Востоке, и в тропических зонах — в Юго-Восточной Азии и Африке, не говоря уже о таких расположенных в пустынях и полупустынях странах, как Пакистан. Средний объем расхода воды по миру — 1000 кубометров на человека в год, а в Пакистане — пока 1250, но незагрязненная промышленно-бытовыми стоками вода, которую можно пить, — уже дефицит. Сегодня на планете более двух миллиардов человек испытывают нехватку воды. Из них более миллиарда живут в условиях ее жесточайшего дефицита. Для жителей богатых стран — Катара, Объединенных Арабских Эмиратов,
Сау*довской Аравии, Султаната Оман, Кувейта — власти запускают опреснительные заводы: в Омане такой завод соорудили израильтяне, а наша страна сейчас предлагает построить подобный в Эмиратах. Несмотря на это, места, где существует проблема водного дефицита, — уже не отдельные точки на карте, а обширные территории, густо населенные людьми.
Из-за нехватки чистой воды можно прогнозировать, в частности, конфликт между Йеменом и Саудовской Аравией. Йемен уже испытывает недостаток воды, а население там растет опережающими темпами по сравнению с Саудовской Аравией. Через 10–15 лет людей в Йемене будет больше, чем в Саудовской Аравии, при этом уже сегодня даже на севере, в горах, достаточного количества воды нет. Люди вынуждены покупать ее по очень высокой цене. При этом Саудовская Аравия после 1973 года, с приходом в ее бюджет сотен миллиардов нефтедолларов, стала еще и одним из экспортеров зерна, хотя климат там вовсе не способствует выращиванию там пшеницы. Просто гигантские подземные запасы пресной воды, которые существуют в этой стране, выкачиваются и расходуются на амбициозные и чудовищные энерго— и водозатратные проекты. Так что межгосударственный «водный» конфликт может возникнуть очень скоро. А через десять-пятнадцать лет — наверняка.
Конфликты вокруг водных ресурсов — между Турцией и Сирией, Турцией и Ираком, Ираком и Ираном — придется как-то разрешать, и, скорее всего, они делать это будут военным путем. Очень сложный узел проблем — в Израиле и Палестине, где водный дефицит касается обеих территорий. При этом Израиль относится к числу энергосберегающих стран, являясь единственным из государств региона — за исключением нефтедобывающих монархий Персидского залива, — где высокие технологии работают на энергосбережение. В Израиле применяется капельное орошение, существуют очень жесткие штрафы за загрязнение источников. В Палестине же отношение к водным ресурсам абсолютно варварское. В Газе, например, скважины строились бесконтрольно, и водные слои были выкачаны до такой степени, что в них пошла морская вода. После этого о пресной воде можно было забыть. Но винить себя в катастрофах такого рода не принято — виноват всегда сосед.
Вряд ли обойдется без применения силы в Турции, которая еще недавно была избыточно богата водными ресурсами. Но уже в этом году, учитывая изменения климата, наступил вод*ный голод в Анкаре! И теперь Турции нужен свой «поворот рек», чтобы столица имела запасы воды, необходимые для ее жизнедеятельности в привычном режиме. В течение пятнадцати лет будет пройдена условная черта, после которой на Ближнем Востоке может начаться не одна, а несколько «водных войн».
Но в этом регионе вероятны конфликты не только из-за воды. Набирает силу политический радикальный исламизм, который пробует «на зубок» и традиционные монархии, и власть авторитарных государств. В 80−е годы, после иранской революции, попытка исламистов поднять голос в Сирии была жестко подавлена. В Египте Насер с момента прихода к власти казнил «братьев-мусульман». Однако эксперименты с демократией на Ближнем Востоке приводят к тому, что все больше мест в парламентах и в муниципальных органах власти получают исламские оппозиционеры. В 1992 году так случилось в Алжире, после чего там разразилась гражданская война. Армия выбила исламистов из власти, но война идет до сих пор. В Марокко из ничтожной фракции в парламенте исламисты сегодня превратились во вторую по численности партию, лишь немного отстав от правящей.
Еще одна причина военных конфликтов — изменение границ. На Ближнем Востоке продолжается передел территорий. Независимый Курдистан в Ираке уже реальность. После 1991 года, когда Саддам был разгромлен в Кувейте, курды, преодолев внутренние конфликты, фактически построили собственное государство. Война идет и на турецкой территории: десятки тысяч курдских боевиков сражаются с десятками тысяч турецких военнослужащих. И конфликт этот грозит разрастись, если иракский Курдистан не будет обустроен в соответствии с жесткими договоренностями с турецким генералитетом, предотвращающими распространение курдского сепаратизма на территорию Турции.
Очень вероятны военные конфликты вокруг Ирана, поскольку тот, расширяя сферы своего влияния, становится региональной сверхдержавой. В Иране помнят, что Персия была великой империей в те времена, когда арабы жили племенами где-то на юге и о них никто, кроме пророка Мухаммеда, не вспоминал. Это чувство персидского национализма живо и сильно недооценивается сегодня. Иран расширяет сферы своего влияния не только на шиитов, но и на весь мир радикального ислама, и, безусловно, будет конфликтовать с Израилем, воевать с США, спорить с европейцами, причем война начнется не через пять-десять лет, а, возможно, уже в течение ближайшего года. В руководстве страны многие не хотят столкновения с Западом, но не боятся его. Если же агрессия начнется с Запада, то даже те, кто не ходит в мечеть, будут готовы сплотиться вокруг руководства и стражей исламской революции и защищать свою страну.
При этом вероятна ситуация, когда Израилю придется воевать не только с Ираном, но и с Сирией. К этому его подталкивают США, которые ведут на Ближнем Востоке собственную жесткую игру, не очень учитывающую израильские интересы. А Сирию подталкивает Иран, который говорит громкие слова об агрессии Израиля, одновременно угрожая стереть его с лица земли.
Несмотря на разгром исламистов в палестинских лагерях беженцев, в Ливане возможно повторение кровопролития и не исключено втягивание страны в очередной виток гражданской войны.
Миграция этносов, гражданские и традиционные войны
Иракская эмиграция — дестабилизирующий фактор в Иордании и Сирии. Количество беженцев в этих странах уже зашкалило за два миллиона человек. А палестинское население традиционно нелояльно к иорданскому королевскому дому, хотя жена короля, королева Рания — палестинка. Но ведь и король Хуссейн был женат на палестинке, когда в 1970 году Ясир Арафат едва не уничтожил его вместе со всей династией. Сегодня палестинская элита не способна удержать палестинский люмпен ни от погромов христиан, ни от вырезания соседних палестинских кланов и племен.
Чрезвычайно опасна ситуация в Пакистане. Страна дестабилизирована: сепаратизм на севере и юге, в Пенджабе и Синде, военные конфликтуют со светской оппозицией и исламистами. Во время недавнего конфликта вокруг поста верховного судьи президент Мушарраф был вынужден отступить. Особенно сложная ситуация с исламистами. Вспомним недавние события в Красной мечети, где не обошлось без стрельбы и крови. Сегодня на территории Пакистана располагается огромное количество радикальных исламских групп, которые не подчиняются правительству. В Пакистане, как и везде в исламском мире, происходят жесткие конфликты между христианами и мусульманами, между суннитами и шиитами. На эти конфессиональные распри накладываются межнациональные столкновения, причем с тысячами жертв. Дестабилизация может привести к очередному путчу или перевороту в этой стране. В течение пяти-семи лет мы сможем увидеть в этом регионе очень серьезные изменения. Отсюда опасность грозит всему миру: существует вероятность того, что из Пакистана на «свободный рынок» попадут уже не ядерные технологии, но готовые атомные бомбы, и окажутся они в руках у тех, кто больше заплатит. Дальнейшие события непредсказуемы.
Проблема внутренних конфликтов существует и в прочных, казалось бы, государственных образованиях. На Аравийском полуострове обостряются династические проблемы. Так, в Омане султан не имеет наследников, но там уже появилось исламистское подполье, хотя еще недавно из Саудовской Аравии попасть в страну было практически невозможно. Границы размываются благодаря интернету: джихад в Сети — это уже реальность. Это позволяет вербовать сторонников вне организационных рамок и распространять влияние на любую территорию без физического присутствия вербовщиков.
Солдат Армии освобождения Судана на пепелище в деревне Тербеба :: Фото: Panos/Epsilon
Что же касается наших непосредственных соседей, очень сложна обстановка в Центральной Азии, за исключением, пожалуй, Казахстана. События в Афганистане оказывают сильное негативное влияние на Узбекистан, Киргизию и Таджикистан. Исламское движение набирает силу в Узбекистане. В Таджикистане исламисты уже стали частью власти. Киргизию сотрясают перманентные революции. Через Чуйскую долину в регион идут серьезные потоки наркотиков. Плюс сепаратизм в районе, граничащем с Китаем. При этом в самом Афганистане пуштунские племена снова переходят на сторону талибов. Учитывая, что производство героина на территории страны с начала миротворческой операции выросло в разы, можно прогнозировать новый виток афганской гражданской войны — на этот раз за денежные потоки.
Очень непростая ситуация сложилась в районе так называемого наркотреугольника — на севере Бирмы, Лаоса и Таиланда. Серьезным дестабилизирующим фактором в Индонезии, Малайзии и на Филиппинах стали сепаратисты и радикальные исламистские группы, о которых в регионе Юго-Восточной Азии еще недавно никто не слышал. В этой зоне в первую очередь можно ожидать развития внутригосударственных конфликтов. Пограничные столкновения вроде вьетнамо-китайского из-за спорных островов и нефтяного шельфа вряд ли перерастут во что-то серьезное. Главный потенциальный конфликт в долгосрочной перспективе — противостояние Тайваня и континентального Китая, однако, скорее всего, его удастся преодолеть без войны, поскольку есть показательный пример Гонконга.
Второй существенный региональный конфликт, имеющий столь же давнюю историю, как и внутрикитайский, — между Северной и Южной Кореей. Здесь все зависит от того, захочет ли авторитарный, жесткий, хорошо укреп*ленный режим Северной Кореи сдать свои позиции. При каких условиях и в обмен на что он готов это сделать? Варианты тут могут возникнуть самые неожиданные, поскольку в странах с такими режимами все изменяется только сверху и изнутри.
Проблема, которая затрагивает основную часть региона, — это прежде всего политический исламизм. Едва ли не самая конфликтная в этом смысле зона — Южные Филиппины. Индонезия с ее населением в четверть миллиарда человек, состоящим из тысячи этнических групп, племен, народов, языков, — чрезвычайно неспокойная территория. Равновесие там висит на волоске: сепаратисты провинции Ачех, папуасские партизаны, борющиеся против колонистов с Явы и Суматры на индонезийской части Новой Гвинеи, столкновения этих колонистов с даяками Калимантана, более известного в России как остров Борнео, — реальность не только сегодняшнего, но и завтрашнего дня Индонезии. В стране усиливается давление на этнических китайцев, исламисты вырезают христиан, в том числе на исконно христианском острове Амбон, и терроризируют индуистский Бали.
В Южной Азии помимо традиционного индийско-пакистанского противостояния, в первую очередь из-за Кашмира, не прекращается гражданская война между тамилами и сингалами на Шри-Ланке. Остается в «замороженном» состоянии и проблема Тибета.
Не стоит забывать и об Индии. В Мизораме и Ассаме идут локальные гражданские войны, развязанные местными сепаратистами. Не решены проблемы стомиллионного мусульманского «меньшинства». На всей территории страны продолжают тлеть этнические конфликты.
В Бангладеш ситуацию раскачивают радикальные исламисты, которые никогда не были сильны в сравнительно высокообразованной и толерантной Восточной Бенгалии. Массовые теракты в городах Бангладеш говорят о том, что и там идет борьба радикалов за власть. Именно ради захвата власти исламистские группировки провоцируют конфликты от Марокко до Бангладеш, от Филиппин до Сомали, от Северной Африки до Гвинейского залива.
На территории Латинской Америки между государствами можно ожидать войн традиционного типа. Положение обостряет растущая поляризация беднейших стран региона, таких как Аргентина, некогда процветавших, но переживших крах экономических реформ, и местных экономических «сверхдержав», успешно прошедших модернизацию: Бразилии и Чили. При этом в зоне риска находятся Боливия, Эквадор, Колумбия, Перу. Ситуацию расшатывают террористические движения, партизаны-маоисты и влиятельные наркокартели. Главная причина внутренних войн в регионе — борьба за власть. Противостояние же государств возможно из-за неурегулированных участков границ, спорных территорий, а также за доступ к морю, как в «дискуссии» Боливии с Перу и Чили.
В XX веке в Латинской Америке были и войны, и масштабные конфликты, и пограничные стычки. Сегодня к власти там пришли левые радикалы, которые неизбежно проваливая экономические и социальные реформы, начинают решать проблемы более простыми методами. А что может быть проще военного конфликта с внешним или внутренним врагом? И если смотреть на ситуацию с этой точки зрения, то Латинская Америка, безусловно — зона риска, тем более что и без того традиционно сильное стремление противостоять США здесь постоянно растет. Глобальных войн, подобных африканским или ближневосточным, на этом материке, пожалуй, не будет, но его ждут локальные войны, мощные партизанские выступления и усиление терроризма.
Comment